Все за сегодня

Политика

Экономика

Наука

Война и ВПК

Общество

• Культура
• История
• Религия
• Спорт
• Россия глазами иностранцев

ИноБлоги

Подкасты

Мультимедиа

• Фото
• Инфографика
• ИноВидео
• ИноАудио

Зеркало Недели, Украина © РИА Новости, Сергей Гунеев | Перейти в фотобанк

Вестфальская система: испытание ХХІ веком

Новая история знает три модели мирового порядка, которые формировались адекватно уровню развития цивилизационного прогресса. Первая сложилась в Европе после Тридцатилетней войны, закончившейся Вестфальским миром 24 октября 1648 г. Она и до сих пор служит базовой основой международных отношений. Вестфальская система с определенными модификациями просуществовала до Первой мировой войны и была самой продолжительной в новой истории.

Тридцатилетняя война — первая общеевропейская война. Кроме общей цели, все ее участники имели свои личные интересы. Война была весьма опустошительной и вынудила тогдашних руководителей европейских стран задуматься над решением назревших проблем политической договоренностью равных и суверенных государств. На Вестфальском конгрессе, который проходил одновременно в Мюнстере и Оснабрюке, был достигнут первый успех: Нидерланды и Швейцарию признали независимыми государствами, суверенные права получили и многочисленные немецкие княжества. Были сделаны первые шаги к признанию суверенитета как обязательного принципа, присущего государству. Тогда же окончательно получил легитимность известный еще со времен Рима и Аугсбургского мира 1555 г. тезис: чье государство, того и вера, что окончательно положило конец господствующим позициям католицизма в Европе.

До Вестфальской системы международных отношений доминировало право силы, к которому часто прибегали в своих интересах большие и сильные против малых и слабых. С обретением ею действия насилие не исчезло, но правовое признание приобрели факторы сдерживания. При наличии соперничества больших получил легитимность юридический принцип неприкосновенности суверенных государств. Таким образом, вступал в силу принцип договоренности в формуле системы равновесий, и малые государства продолжали функционировать наряду с большими. Лишь в Европе выжили такие «карлики» как Андорра, Лихтенштейн, Монако, Сан-Марино. К сожалению, железным правилом это не стало. Но страх агрессора за собственную безопасность оказался сдерживающим фактором. Потому что если кто-то из сильных в своих утилитарных целях стремился расширить собственную территорию за счет малых и слабых, возвыситься над другими большими, то получал в ответ коалицию — договор о военном союзе оппонентов агрессора. Которые заботились, прежде всего, о собственных интересах и покое, но от чего в конечном результате выигрывали все.

Вестфальская система впервые утвердила полный суверенитет как верховенство государства на своей территории и в межгосударственных делах, легитимизировала понятие «национальное государство» с его границами, четкими функциями и обязанностями. Время, когда крупные феодалы, игнорируя власть, вели переговоры с чужими государствами, кануло в небытие. Государственная власть служила главной движущей силой всей общественной жизни страны, а ведение международной политики от имени нации стало исключительно ее прерогативой. Общество, его члены выступали ее подданными.

Механизм защиты суверенных государств совершенствовался веками, закладывая идеи суверенного права на жизнь всех государств, новый взгляд на государство, его место в сообществе других. Был установлен баланс сил великих держав, который на начальном этапе представляли Франция и Великобритания, Швеция, империя Габсбургов, в значительной степени и Речь Посполитая. Одна из великих, наиболее авторитетных и сильных, выполняла функцию балансира. В ХVІІІ, ХІХ, первой трети ХХ в. им была Великобритания, а с 40-х гг. ХХ в. и по сей день — США.

Вместе с тем Вестфальская система была направлена против имперских попыток ликвидировать партикулярную систему, не допустить формирования суверенных национальных государств, а значит и распада империй. Попытки вернуться к использованию права силы, к утилитаризму терпели неудачу (Наполеоновские войны, Крымская война 1853–1856 гг. и др.)

Общественно-политический и техническо-модернизационный процессы цивилизационного развития видоизменяли саму систему. Этническая основа понятия «нация» стала политической, причиной чего были миграционные процессы, особенно второй половины ХХ в. На формирование политических наций влияло также развитие рыночной эпохи. Однако ее главные принципы и положения сохраняли свою актуальность и значимость, становились достоянием последующих моделей мирового порядка, их базовой основой, чему способствовало цивилизационное усовершенствование экономического, политического и организационно-структурного развития обществ, особенно демократических.

Ее базовые принципы «суверенитет» и «система коллективной безопасности» в новейшее время стали достоянием уставов международных организаций (ООН, ОБСЕ, НАТО), основой важных межгосударственных актов. После двух мировых войн особое внимание международного сообщества уделяется системе безопасности. Она — продукт исторического развития коалиции. Создаваемая в мирное время для предотвращения и сопротивления агрессии, система коллективной безопасности как высшая степень коалиции направлена против нарушителей мирового порядка, международного права и государственного суверенитета каждой из более 200 стран мира.

В ХХІ в. система коллективной безопасности представляется более важной и более приемлемой, чем военный союз. В основе ее силы лежит не только военный, но и экономический компонент, который в эпоху глобализации имеет не менее разрушительную силу, чем оружие. К сожалению, несмотря на обнадеживающие свершения в мире после 1991 г., аннексия Крыма, необъявленная война против Украины перечеркнули принципы Вестфальской системы, все прежние усилия в формировании многополюсной модели мира, контуры которой едва наметились. Эти события разрушили всю договорную систему, выработанную многими поколениями политиков, дипломатов, юристов. Ядерное оружие, заложенное в военные доктрины, перестает восприниматься как сдерживающий фактор. Вместе с тем проявилось крайне опасное явление пренебрежения государственным суверенитетом. Если это своевременно и решительно не остановить, будет разрушен консенсус, на котором строятся ценности цивилизации, оказавшиеся в начале ХХІ в. такими незащищенными.

Тяжелому испытанию подверглось отношение к суверенитету и коллективной безопасности. Наметилась реальная попытка вернуться к двуполярному противостоянию по линии демократия — тоталитаризм, что может привести к жесткой непримиримости с непредсказуемыми последствиями. Негативным фактором является и то, что международное сообщество до сих пор не выработало четко прописанных правил наказания агрессора за посягательство на национальные границы суверенных государств. Примеры конкретных правил в мировой практике есть. Если какая-то из 54 стран Содружества (Британского) нарушает принципы демократии, прибегает к авторитаризму/тоталитаризму, то подлежит автоматическому исключению из организации.

Политику Запада с целью помочь постсоветским странам стать равноправными членами международного сообщества Россия восприняла как наступление на ее имперские интересы. Отсюда неприятие изменений в Европе и мире, стремление ликвидировать новый государственный порядок на постсоветском пространстве, не допустить полного суверенитета Украины как наиболее реального препятствия на пути восстановления евразийской империи.

Действия России против украинской суверенности мир воспринял как нарушение международного порядка, в частности Заключительного акта 1975 г. в Хельсинки, Будапештского меморандума 1994 г., как абсолютное пренебрежение российско-украинским пакетом межгосударственных договоров и соглашений. На месте силы права снова воцарилось право силы. Москва снова подтвердила, что суверенитет союзных республик в составе СССР был лишь имитацией, квазисуверенитетом, который прикрывал советский колониализм. Их стремление к полному суверенитету — для Кремля нечто надуманное и не укладывается в стратегию имперского мышления.

Ответом на нарушение Москвой вестфальских принципов стала антироссийская коалиция западных демократических государств, поддержанная десятками стран — членов ООН во всем мире. И хотя у нее другие очертания и набор инструментов влияния, ее нелетальные удары по нарушителю принципов международной жизни чувствительнее пушек и танков. Сила коалиции — в экономическом могуществе современного глобализированного мира. Как следствие — Россия оказывается во все более жесткой изоляции.

Вместе с тем мир ожидает решительных шагов от европейских и мировых организаций, особенно ООН. Международная организация, которая, согласно замыслу основателей, стоит на страже мира и безопасности в мире, теоретически имеет право прибегнуть к акциям наказания вплоть до лишения нарушителя членства в ООН. Однако практически сделать это непросто. Сам порядок процесса нечеткий и лукавый. Согласно уставу ООН он начинается с представления Совбеза в Генассамблею ООН. А в нем все решают пять постоянных членов. И если хоть один наложит вето, решение не будет принято. Все знают наперед, чем закончится заседание Совбеза. Факт остается фактом: нельзя постоянному члену одновременно обозначать свое высокое присутствие и ответственность в Совбезе и разрушать основы, на которых стоит ООН. Нынешняя ситуация требует неотложных изменений, прежде всего реформирования Совбеза с его одиозным вето-приговором как проявлением абсолютной власти одного постоянного члена над миром и обстоятельствами. ООН нуждается в новом функциональном уставе. Положение, когда победители в войне до сих пор занимают места почетных постоянных членов Совбеза, не соответствует новой расстановке сил. Демократические и достойные уважения в мире Германия и Япония лишены этого, как Индия и Бразилия. Нельзя откладывать и принятие нового положения о миротворческих силах и их функциях, согласно которому высокую миссию миротворца можно предоставлять лишь стране нейтральной, не соседней и не заинтересованной, тем более не фигуранту конфликта.

ООН только тогда станет сильной, когда будет действовать быстро и эффективно, поскольку ее опорой в поддержании мира и безопасности является подавляющее большинство стран мира. Ведь разрушительная сила современного оружия настолько велика, что с финансовой точки зрения нанесенный ущерб придется возмещать десятки лет. Было бы вполне справедливо взимать со стран-агрессоров репарации. Если существует принцип незыблемости международного права, то должно существовать и наказание за его нарушение. В этом случае речь идет об общих универсальных правилах для всех государств мира, которые почти 370 лет назад начали формироваться в Вестфалии. Выработанные там принципы апробированы временем и практикой. И сегодня, как и всегда, весьма уместны.

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.

Опасный миф Вестфаля

Авторизуйтесь, если вы уже зарегистрированы

К.и.н., старший научный сотрудник ИМЭМО им. Примакова РАН, эксперт РСМД

Парадоксальным образом все те нормы, которые мы именуем «вестфальскими», начали формироваться примерно столетие спустя — с середины XVIII в. Если понятие «Вестфальская система» и должно к чему-то относиться, то к краткому периоду возвышения Франции, который завершился в 1713 г., когда Вестфальскую систему сменила Утрехтская.

Означает ли это, что Вестфальский мир не заслуживает внимания? Отнюдь. Вестфальские мирные договоры ознаменовали конец Тридцатилетней войны — одной из крупнейших в истории Европы. Пусть они не имели универсального значения, но стали важной вехой в истории дипломатии. Вестфальский конгресс — первый в череде международных конгрессов великих держав, которые, эволюционируя и трансформируясь, в конце концов превратились в важный элемент современного международного управления — Совет Безопасности ООН.

Так, может, не трогать Вестфаль и оставить его из уважения к Лео Гроссу, Моргентау и Киссинджеру, благодаря которым утвердился «вестфальский миф», стартовой точкой для отсчета систем международных отношений? Есть три причины, по которым этого не стоит делать.

Во-первых, стремление к установлению объективной истины — само по себе достаточная причина, приобретающая особое значение в данном случае. Изучение международных отношений как дисциплина, объединяющая теорию и историю, перевернуто с ног на голову. Вместо того, чтобы формировать теории международных отношений на основе изучения истории международных отношений, все происходит наоборот. С самого начала становления МО как дисциплины история подгоняется под теорию. Неудивительно, что это ненормальное положение начало вызывать вопросы у ученых — с конца 1980-х гг. на Западе идет «историческая революция» в изучении МО, постепенно меняющая парадигму. Россия в силу определенных причин отстала от этого процесса на десятки лет.

Во-вторых, попытка вывести нынешнюю систему суверенных и формально равноправных государств из Вестфальских договоров середины XVII в. создает обманчивое ощущение дряхлости современного государства как института и, как следствие, формирует осознание неизбежности перемен. Не случайно с такой легкостью на протяжении 1990-х гг. распространялась идея отмирания «вестфальского государства», а совсем недавно, во время событий арабской весны, политологи рассуждали о «крушении вестфальской системы», возвращении эпохи религиозных войн, пророча приход нового Средневековья. В итоге государство не отмерло, а политическая система живее всех живых — каждое новое образование стремится немедленно обзавестись формальными признаками государства и встроиться в существующую систему. И неудивительно — ошибочное представление о генезисе современной системы международных отношений рождает химеры. Государство-нация — сравнительно молодой формат, результат долгой эволюции феодального и абсолютистского государства, в борьбе за существование одержавшего верх над альтернативными моделями, такими как город-государство, империя и торговая лига. Мы имеем дело не с «упадком традиционных государств» и нынешней системы международных отношений в целом, а с их трансформацией, в ходе которой они приспосабливаются к изменившимся условиям.

Наконец, вся риторика о «гениальности создателей Вестфальской системы» создает совершенно ошибочное впечатление, что для кардинального изменения общемировой ситуации достаточно просто сесть и договориться о новом формате отношений. Это заблуждение, которое может дорого обойтись в условиях новой холодной войны. Любая трансформация системы международных отношений — результат длительных процессов, объективных требований реальности, которые лишь оформляются в международных договорах. Очевидно, что если завтра Д. Трамп и В. Путин встретятся и подпишут договор о полной нормализации отношений, Россия и США не станут в одночасье лучшими друзьями, да и сам договор вряд ли просуществует дольше пары месяцев. Не нужно обманываться и возлагать несбыточные надежды на чудесный исход дипломатических переговоров — дипломаты лишь закрепляют победы, достигнутые на поле боя, в экономическом состязании, в конкурентной борьбе за умы и сердца.

Трансформация мировой системы, происходящая на наших глазах, куда больше напоминает не возврат в Средневековье, а новый XIX в., с его делением на «цивилизованные» и «нецивилизованные» нации, декларируемым правом первых на вмешательство во внутренние дела других во имя гуманности, колониализмом, мятежами мусульман против «новых крестоносцев», потоками мигрантов, расцветом неправительственных организаций. Разумеется, времена изменились — на смену колониализму пришел неоколониализм, на смену мигрантам, бегущим из Европы в США, — мигранты, бегущие из Азии и Африки в Европу. Другие игроки, другие правила, но основа та же — великие державы снова делят мир между собой.

Сложно найти в истории международных отношений более значимое событие, чем Вестфальский мир (или Вестфаль, как панибратски зовут его международники). Именно подписанные во время Вестфальского конгресса договоры — Мюнстерский и Оснабрюкский — заложили основы нынешней системы международных отношений. В них впервые были упомянуты те ключевые элементы, на которых она держится — абсолютный суверенитет государства на своей территории, формальное равенство государств, невмешательство во внутренние дела друг друга. Вестфаль ознаменовал собой переход из религиозной эпохи в секулярную, и войны отныне велись исходя из трезвых соображений национального интереса, а не во имя торжества одной религии над другой. В основу нового миропорядка был положен принцип баланса сил.

Так, или примерно так отвечают на экзаменах бакалавры и магистры, изучающие международные отношения. В учебниках, по которым они занимаются, и в статьях, по которым они готовятся к семинарам, можно встретить панегирики «гениальности создателей Вестфальской системы», так мудро все устроившим, что мы до сих пор живем в созданном ими мире. Эти постулаты воспроизводятся из поколения в поколение, на них стоит вся история международных отношений, а в основе всего — Великий Вестфаль.

К сожалению, среди многих полезных предметов, которые изучают будущие международники, нет латыни. Иначе, возможно, пытливые студенты не поленились бы заглянуть в текст Мюнстерского и Оснабрюкского договоров, а также в опубликованную переписку всех участников Вестфальского конгресса. Они бы с изумлением обнаружили, что ничего из того, о чем им рассказывают на лекциях, в тексте этих документов нет. Ни государственного суверенитета, ни религиозного нейтралитета, ни равенства государств, ни баланса сил — ровным счетом ничего. Вместо этого статья за статьей в исторических документах уныло описывается порядок реституций и подтверждаются древние привилегии графов, епископов и городов Священной Римской империи. Более того, студенты обнаружили бы там отсутствие какой-либо универсальности: Вестфальские договоры — это соглашения, заключенные, с одной стороны, между императором и его подданными, с другой — между императором и Францией и Швецией; статьи, посвященные обеим темам, идут в договорах вперемешку. Все, что касается религиозного нейтралитета и прав имперских единиц (Reichsstände), относится к первому типу и не имеет ничего общего со вторым. Статьи первого типа подтверждают древние привилегии городов и феодалов; статьи второго — практически дословно повторяют по формулировкам договоры прежних лет. В тексте Вестфальских договоров нет ничего нового — в них фиксируется откат внутриимперских отношений к состоянию периода до Тридцатилетней войны, а Империя уступает ряд территорий Франции и Швеции, и только.

Особую боль, конечно, может причинить вопрос суверенитета. Так как такого слова в латыни нет, нет его и в тексте договоров. Самый близкий к нему термин — supremum dominium, (полное господство); именно полное господство, согласно договорам, Франция приобретала над Мецем, Тулем, Верденом, Пинеролом и Брайзах-ам-Райном, а также над некоторыми землями в Эльзасе. Проблема в том, что этот же термин использовался в договорах еще несколько столетий назад — например, в 1258 г., когда Людовик IX уступил Хайме Арагонскому феодальные права на графство Барселона; или в Камбрейском мирном договоре 1529 г., когда Франция отказалась от всех завоеваний в Италии. Более того, невзирая на заявленный supremum dominum, Франция обязалась не вводить новые законы в Брайзахе и на территории Эльзаса, ограничивающие дарованные Габсбургами привилегии — хорош суверенитет.

Но, может быть, эти принципы, хотя и не были закреплены в тексте, начали реализовываться после Вестфаля де-факто? Так бывает — договор, в котором формально не закреплены какие-либо положения, тем не менее, оказывается стартовой точкой для серьезных изменений. Не в этом случае.

Суверенитет?

Согласно Вестфальским договорам, была создана сложная система влияния Франции и Швеции на внутреннюю политику Империи. Швеция, в частности, получила Померанию на правах фьефа, тем самым частично ее территория оказалась в Империи, и такая ситуация сохранялась до 1806 г. — то есть до самого конца Империи. Франция обошлась без фьефов, но ее эльзасские приобретения продолжали и после включения в состав Франции в течение десятилетий платить Империи налоги, подчиняться имперским законам и посылать представителей в рейхстаг. В самой Империи суверенитет князей был жестко ограничен — им было запрещено вынуждать подданных менять веру, их власть была ограничена рейхстагом, который мог лишить князя владений в случае неподобающего поведения (в том числе за сношения с враждебным государством). Это не было чистой формальностью — за последующие годы своих владений лишились, по решению рейхстага, полсотни имперских князей.

Формальное равенство государств?

Переговорный процесс на полгода завяз из-за того, что делегаты не могли решить, в каком порядке они должны входить в зал. После Вестфальских договоров на протяжении минимум полутора столетий сохранялась сложная иерархия европейских государств, в которой первое место по-прежнему занимал император, второе — христианнейший король Франции, замыкали список республики. Понятно, что к реальной мощи государств этот формальный список не имел никакого отношения еще со Средневековья.

Невмешательство в чужие дела?

Сами Вестфальские договоры подписывались не с Империей как государством, а с императором как его главой, причем формальной причиной, по которой Франция и Швеция вмешались в войну, была защита прав подданных императора. Уже после подписания договоров Франция вмешивалась в дела Испании, защищая каталонцев и португальцев от угнетения испанского монарха, а Испания — в дела Франции, подписывая договоры с принцами, поддерживавшими Фронду, в обход официального правительства. Впервые идея невмешательства в дела других государств была выдвинута Вольфом и Ваттелем через 100 лет после подписания Вестфальских договоров и окончательно оформилась лишь в XIX в., и то применительно к странам «цивилизованного мира».

Конец религиозных войн?

В год подписания Вестфальских договоров вспыхнуло восстание Богдана Хмельницкого, имевшее, среди всего прочего, явно религиозную подоплеку — православные против католической шляхты. Спустя восемь лет произошла краткая Первая Вильмергенская война в Швейцарии между протестантскими и католическими кантонами. Но настоящие проблемы на религиозной почве начались в последней четверти XVII в. — в 1685 г. был отменен Нантский эдикт, на следующий год восстали вальденсы в герцогстве Савойском, в 1702 г. произошло восстание камизаров-протестантов во Франции, в 1712 г. — Тоттенбургская война в Швейцарии. Все протестантские писания тех лет наполнены ощущением грядущей новой войны с католиками, прежде всего французами, а затем и австрийцами, желающими истребить протестантскую веру. Масса войн воспринималась в этой парадигме как войны между конфессиями — Война Аугсбургской лиги 1688–1697 гг., Война за испанское наследство 1702-1713 гг., и даже Семилетняя война.

Баланс сил?

Вестфальские договоры ознаменовали очередной этап в начавшемся возвышении Франции, которая претендовала на роль нового европейского гегемона вместо дряхлеющей империи Габсбургов. В итоге нового претендента на роль европейского гегемона удалось сокрушить только в 1713 г. совместными усилиями, после чего был подписан Утрехтский мир, который, наконец, зафиксировал реальный баланс сил. Но произошло это спустя 65 лет после Вестфальских договоров, когда никого из тех, кто ставил под ними свою подпись, давно уже не было в живых.

Парадоксальным образом все те нормы, которые мы именуем «вестфальскими», начали формироваться примерно столетие спустя — с середины XVIII в. Сама система международных отношений, в которой мы живем, берет начало в XIX в., а процесс ее становления завершился лишь во второй половине XX в. Если понятие «Вестфальская система» и должно к чему-то относиться, то к краткому периоду возвышения Франции, который завершился в 1713 г., когда Вестфальскую систему сменила Утрехтская.

Означает ли это, что Вестфальский мир не заслуживает внимания? Отнюдь. Вестфальские мирные договоры ознаменовали конец Тридцатилетней войны — одной из крупнейших в истории Европы. Пусть они не имели универсального значения (в стороне от войны остались Россия и Речь Посполитая, Англия и Турция, многочисленные итальянские государства и города), но стали важной вехой в истории дипломатии. Вестфальский конгресс — первый в череде международных конгрессов великих держав, которые, эволюционируя и трансформируясь, в конце концов превратились в важный элемент современного международного управления — Совет Безопасности ООН.

Так, может, не трогать Вестфаль и оставить его из уважения к Лео Гроссу, Моргентау и Киссинджеру, благодаря которым утвердился «вестфальский миф», стартовой точкой для отсчета систем международных отношений? Есть три причины, по которым этого не стоит делать.

Во-первых, стремление к установлению объективной истины — само по себе достаточная причина, приобретающая особое значение в данном случае. Изучение международных отношений как дисциплина, объединяющая теорию и историю, перевернуто с ног на голову. Вместо того, чтобы формировать теории международных отношений на основе изучения истории международных отношений, все происходит наоборот. С самого начала становления МО как дисциплины история подгоняется под теорию. Неудивительно, что это ненормальное положение начало вызывать вопросы у ученых — с конца 1980-х гг. на Западе идет «историческая революция» в изучении МО, постепенно меняющая парадигму. Россия в силу определенных причин отстала от этого процесса на десятки лет.

И это выглядит тем более нелепо, что отечественная школа МО традиционно сильна именно в системно-историческом анализе. Не пора ли вернуться к корням, создав системную историю международных отношений для былых веков наподобие той, что существует для второй половины XX в., и уже на этой базе выстраивать новые теории?

Во-вторых, попытка вывести нынешнюю систему суверенных и формально равноправных государств из Вестфальских договоров середины XVII в. создает обманчивое ощущение дряхлости современного государства как института и, как следствие, формирует осознание неизбежности перемен. Не случайно с такой легкостью на протяжении 1990-х гг. распространялась идея отмирания «вестфальского государства», а совсем недавно, во время событий арабской весны, политологи рассуждали о «крушении вестфальской системы», возвращении эпохи религиозных войн, пророча приход нового Средневековья. В итоге государство не отмерло, а политическая система живее всех живых — каждое новое образование стремится немедленно обзавестись формальными признаками государства и встроиться в существующую систему. И неудивительно — ошибочное представление о генезисе современной системы международных отношений рождает химеры. Государство-нация — сравнительно молодой формат, результат долгой эволюции феодального и абсолютистского государства, в борьбе за существование одержавшего верх над альтернативными моделями, такими как город-государство, империя и торговая лига. Мы имеем дело не с «упадком традиционных государств» и нынешней системы международных отношений в целом, а с их трансформацией, в ходе которой они приспосабливаются к изменившимся условиям.

Наконец, вся риторика о «гениальности создателей Вестфальской системы» создает совершенно ошибочное впечатление, что для кардинального изменения общемировой ситуации достаточно просто сесть и договориться о новом формате отношений. Это заблуждение, которое может дорого обойтись в условиях новой холодной войны. Любая трансформация системы международных отношений — результат длительных процессов, объективных требований реальности, которые лишь оформляются в международных договорах. Очевидно, что если завтра Д. Трамп и В. Путин встретятся и подпишут договор о полной нормализации отношений, Россия и США не станут в одночасье лучшими друзьями, да и сам договор вряд ли просуществует дольше пары месяцев. Не нужно обманываться и возлагать несбыточные надежды на чудесный исход дипломатических переговоров — дипломаты лишь закрепляют победы, достигнутые на поле боя, в экономическом состязании, в конкурентной борьбе за умы и сердца.

Трансформация мировой системы, происходящая на наших глазах, куда больше напоминает не возврат в Средневековье, а новый XIX в., с его делением на «цивилизованные» и «нецивилизованные» нации, декларируемым правом первых на вмешательство во внутренние дела других во имя гуманности, колониализмом, мятежами мусульман против «новых крестоносцев», потоками мигрантов, расцветом неправительственных организаций. Разумеется, времена изменились — на смену колониализму пришел неоколониализм, на смену мигрантам, бегущим из Европы в США, — мигранты, бегущие из Азии и Африки в Европу. Другие игроки, другие правила, но основа та же — великие державы снова делят мир между собой. Прощай, Вестфаль. Здравствуй, новое викторианство?

https://inosmi.ru/world/20150304/226627706.html
https://russiancouncil.ru/analytics-and-comments/analytics/opasnyy-mif-vestfalya/