Кто-то пытается убедить всех остальных, что человек — это практически то же животное, и его характеристики и особенности можно рассматривать в качестве характеристик/особенностей продвинутого животного. Вот интересно только, кому выгоден такой подход к рассмотрению сущности человека — наследника образа и подобия Создателя? (Прим. ред. ЖЗ)
Собака рождается собакой. Лев рождается львом. Но человек не рождается человеком! Человек появляется в этом мире, как зерно:
он может стать чем-то, но может и не стать…
Э. К. Бороздин
Всё, как у зверей! В этом, рассматривая мотивы человеческого поведения, нас пытается убедить очаровательная и очень талантливая девушка-натуралистка Женя Тиманова в одноименной серии своих образовательных программ. В самом деле, за внешним фасадом цивилизованного современного человека так часто торчат уши то зайца. то волка, а то и медведя, что поверить в справедливость этих аналогий легко. Но, похоже, что речь идёт не об аналогиях, а о тождестве. Вот нам объяснили, почему человек — это не более чем одомашненный примат, лишенный шерсти. Вот рассказали, как легко стравить одомашненных приматов друг с другом, умело воздействуя на инстинкты биологического выживания и импринты выживания в социуме. Вот, наконец, нам показали, что нет никакой любви! Её придумали неудачники и поэты, чтобы как-то оправдать в своих глазах объективное несовершенство своих вторичных половых признаков, из-за чего они оказались отвергнутыми человеческими самками. Даже такие иррациональные мотивы, как самопожертвование или совесть вполне находят функциональное биологическое основание, если использовать волшебное объяснение — все то, что эволюционно целесообразно, будет заложено в генах и реализовано в поведении. Эволюционно целесообразно же лишь такое поведение, которое способствует выживанию особи, её репродукции и сохранению потомства.
Самцы богомолов, легко жертвуют жизнью, отдавая себя на съедение самки после спаривания (а ведь могли бы улететь, имея крылья!). Все для того, чтобы родилось и подросло потомство. А вы тут о каком-то самопожертвовании поёте. Совесть же человеку дана просто для того, чтобы выжить и укрепить свой авторитет среди себе подобных. В самом деле, человек бессовестный, не отмечающий травмирующих, а то и губительных последствий своих действий на соплеменников, может быть справедливо наказан и даже уничтожен последними. Наоборот, человек совестливый рано или поздно заслужит уважение и, как следствие, приобретет высокий статус человека мудрого и справедливого. С позиции естественного отбора, гены такого человека заслуживают максимального распространения. Вот вам два в одном — и выживание в социуме, и успех у представителей противоположного пола! Можно возразить, что совестливые люди склонны к самокопанию и самобичеванию. Они острее реагируют на чужую боль, и от этого чаще несчастны. Нередко они навлекают на себя гнев и кару властей, не склонных к морализму, именно своей острой чувствительностью к социальной несправедливости. Будет ли счастлив такой человек? Это возражение отметается, поскольку такой критерий, как «счастье» в борьбе за существование не актуален.
А как же бессмертная душа, сработанная по образу и подобию Творца?
На такой вопрос Женя и ее коллеги по биологическому цеху, обсуждая законы эволюции, лишь сочувственно улыбаются и пожимают плечами. О чем тут спорить? Вспомните принцип бритвы Оккамы — не нужно без надобности плодить сущности, если все можно объяснить и без них. Тем более такие эфемерные сущности, как душа…
Но всё ли в поведении, и особенно в мотивациях человека, можно объяснить, объявляя его одомашненным приматом? Давайте разбираться.
В классической физике почти три века господствовали заповеди локальности взаимодействий макрообъектов, причинности результатов этих взаимодействий и, наконец, «объективной реальности», в которой субъекту её познания отводилась роль наблюдателя, никоим образом не влияющего на результат. И вот (о ужас!) в начале прошлого века, этот незыблемый пантеон человеческих убеждений дал трещину, имя которой было квантовые парадоксы нелокальности. К концу прошлого века, по мере упрочнения квантовой теории и все более глубокого изучению микромира, трещина обрушила твердь классической физики. Теперь классической физике отведена роль частного случая, подходящего для описания информационно независимых (квантово незапутанных или сепарабельных) макрообъектов самого грубого и энергоёмкого, материального плана бытия. Более того, все, что еще недавно казалось антинаучными измышлениями: иерархия тонких планов бытия, вездесущесть сознания и первичность глобального (мирового) разума — вдруг стало обретать черты фундаментальных основ науки. Прежние же взгляды стали называться редуктивизмом, т. е. попыткой упрощённого описания природы, саморазвивающейся по принципам глобального живого и одухотворенного организма.
Нечто подобное произошло и в психологии. Впрочем, как более молодая и не вполне точная и тем более не вполне эмпирическая наука, психология в ответ стала делиться на множество течений и ответвлений. То, чем занимаются авторы прекрасной познавательной программы «Всё, как у зверей» вписывается в каноны эволюционной психологии. Этот современный раздел психологии пытается объяснить природу мотиваций и поведения человека, исходя из безусловных (генетически предопределённых филогенезом), и условных (определённых научением в онтогенезе) программ поведения, основанных на принципах эволюционной целесообразности. Эволюционную психологию можно также определить как ветвь этологии, посвящённую исключительно самоосознающему животному, коим считается в ней человек.
Немного истории. Идеи биологического функционализма, в качестве базовых для объяснения сложных психических механизмов человека, были провозглашены еще в конце XIX века в работах выдающегося американского философа и психолога Уильяма Джеймса. Он исходил из примата эволюционной целесообразности, общего для всего царства животного мира. При этом он обосновывал более высокую пластичность человеческого поведения, в сравнении с другими животными, бỏльшим числом инстинктов, включенным в человеческий геном, и наличием у человека сознания, позволяющего вуалировать животную природу своих мотиваций за личиной общепринятого этикета. В дальнейшем Зигмунд Фрейд использовал термин «подсознание» для обозначения этой скрытой области мотиваций, а Карл Густав Юнг ввел концепцию психологической тени как бессознательного вытеснения в область подсознания таких проявлений, которые человек не хочет за собой признавать. Синтез эволюционной теории Дарвина с классической психологией Фрейда стал приносить всходы лишь во второй половине прошлого века, после охлаждения к идеям бихевиоризма, пытавшимся объяснять поведение человека, исходя из его социального окружения. В середине семидесятых годов появляются книги «Социобиология» Эдварда Уилсона и «Эгоистичный ген» Ричарда Докинза, которые ознаменовали возвращение психологии к своим эволюционным корням.
Напомним, что эволюционная теория происхождения и развития видов (в том числе и Homo Sapiens) исходит из материалистической парадигмы первичности материи. В её «реальности» Вселенная и жизнь в ней — порождение случая, эволюция предполагает бесконечное воспроизведение триады «изменчивость-наследственность-отбор», результатом которого является бесконечное же воспроизводство приспосабливания жизни в различных ее вариациях к бесконечно изменчивому окружению. Сознание человека рассматривается здесь как психический эпифеномен, который возникает на определённой стадии усложнения головного мозга. Ни исходного замысла, ни конечной цели у этого пестрого круговорота форм нет, как нет и смысла в жизни, кроме собственно выживания. Что касается идеи Творения и архетипов Творца — то они рассматриваются как функционально оправданные иллюзии, за которыми скрываются лишь подсознательные стремление уйти из суровой реальности взрослой жизни в блаженство младенчества, родительской любви и заботы. Вообще человеческий мозг, контролирующий психику — настоящий мастер-иллюзионист. С позиции эволюционной психологии его основная функция не столько мыслить, сколько заботится о безопасности своего счастливого обладателя. В частности, он склонен постоянно дурачить его, пытаясь удержать в границах зоны психологического комфорта.
Если ограничить развитие человеческой личности рамками программ выживания, обслуживающих дефицитарные потребности, то оно сведется к сплошному столкновению между животными влечениями и социальными рамками. Именно таковы все компромиссные модели развития личности, развитые в классическом психоанализе Фрейда. Компромисс между животным началом человека (Иды) и его самоосознающим началом (Эго) регулируется центром управления и социальной адаптации (Супер-эго). Вклад эволюционной составляющей в эту модель проявляется в детализации каждой из трёх составляющих, основанной на новейших данных нейробиологических исследований о работе левого и правого полушарий головного мозга.
Так, автор теории модульного содержания сознания Роберт Курзбан считает, что основная функция левого полушария, ответственного за логику и слово, это… самореклама в целях повышения собственного социального статуса и закрепления границ своей зоны психологического комфорта. Будучи приверженцем эволюционной психологии, он доказывает, что эти функции мозга вписаны в геном человека его эволюцией, поскольку обеспечивают выполнение ее целевых критериев — выживание в природе и социуме, а также улучшение наследственности. Если каждую из многочисленных черт личности обозначить «модулем», то получим, что личность это некий динамически обновляемый ансамбль модулей, состав которого зависит от того, какого эффекта мы хотим добиться в данный момент. Дирижируют ансамблем исключительно корыстные мотивации, которые образованы эволюционными импринтами выживания.
В 1980 г. психолог Энтони Гринвальд в своей работе «Тоталитарное эго» вводит даже специальный термин «бенефектанс» (от английского benefit — выгода), для обозначения генетически определяемого свойства человеческой психики представлять себя в выгодном свете. В эволюционно целесообразной версии классической персонологии личность человека не должна развиваться. Более того, нет никакой личности вообще! Вместо нее в «операционной системе мозга» действует набор «окон», каждое из которых ответственно за свою вполне животную мотивацию. Именно активированное вниманием в данный момент «окно» (модуль) и определяет поведение человека в каждый данный момент. Неправда ли, такая, событийно ориентированная психика удивительно напоминает по архитектуре многооконные операционные системы (Unix, Linux, Windows), разработанные для персональных компьютеров. Разница лишь в том, что в данной аналогии, согласно эволюционной психологии, никакой «операционной системы», управляющей и контролирующей действия каждого «окна», нет. Говорить об устойчивых чертах характера можно с позиций устойчивости животных мотивов и устойчивой эмоциональной окраски, связанной с генетикой данного животного — социализированного примата, с которым соотносится здесь человек.
«Ну, хорошо, — скажете вы, — если слово «душа» под запретом как антинаучный термин, то как насчет метапотребностей, которые включены в список человеческих мотиваций одним из отцов-основателей гуманистического направления в персонологии (психологии личности), Абрахамом Мэслоу?» Этих высших духовных стимулов, равно как и соответствующих ценностей, просто нет в списке модулей сознания, либо они сведены к логике целесообразности выживания-размножения, как это было сделано с модулем «совесть». Неудивительно теперь, что человек, в рамках эволюционной психологии, трактуется как моральное (Роберт Райт, «Моральное животное») либо рациональное («Дуглас Кенрик, «Рациональное животное» l» ) животное.
А если человек — животное, то к чему вообще гуманизм и альтруизм?
Такое существо, с искусственно заторможенным личностным развитием, — идеальный атом глобального общества потребления. Его нехитрые смыслы сводятся к девизу: «бери от жизни все, пока хваталки хватают», а «полное счастье» легко умещается в меню услуг жизнеобеспечения какого-нибудь СПА-салона на лазурном берегу. Неудивительно, что идеи эволюционной привлекательности прижились и в социологии. Здесь они оплодотворили целый ряд мутных доктрин расового и социального превосходства, известные как «социальный дарвинизм». Так родились (точнее, возродились на погосте истории) концепции, в которых любая форма насилия оправдывается целесообразностью с точки зрения естественного отбора. Они оказались находкой для обоснования самых крайних форм национализма, тоталитаризма и социального неравенства. В результате аура жестокости и цинизма установилась и продолжает довлеть над дарвинизмом как в научных, так и в околонаучных кругах. Справедливости ради заметим. что фразу отца органической теории общества Герберта Спенсера «выживают наиболее приспособленные (сильнейшие) » до сих пор приписывают Чарльзу Дарвину, хотя он и не касался эволюции человека, а тем более человеческого общества.
Забавно. Начали с милого натурализма, так симпатично объясняющего человеческие слабости и несуразности, а скатились к нацизму. Так бывает, если экзистенциальные (если угодно философские) основания не оговариваются, или, как в нашем случае, по умолчанию принимаются сугубо материалистическими.
Если же исходить в интерпретации психических феноменов человека из холистических оснований эволюции, т. е. её неслучайности и целесообразности, ведущей ко все большей одухотворенности Вселенной, то следствия оказываются прямо противоположными. Вот ведь и в Буддизме тоже отрицается «я» как личностный центр, а восприятие понимается как непрерывный поток иллюзий. Но, в отличие от эволюционной психологии, эти иллюзии не трактуются здесь как эволюционно целесообразные микшеры восприятия, но, напротив, — как омраченность (агантука-клеша) изначально чистого (читта-пракрити), сознания, присущего человеку, как носителю искры духа (Атману). Что касается «я — концепции», то Буддизм рассматривает её как самую глубоко укоренившуюся иллюзию, перекрывающую человеку доступ к целостному мировосприятию. Более того, современное толкование духовных учений Востока в рамках гуманистических направлений психологии личности приводят к пониманию человека как существа переходного от животного царства к духовному. Причем интервал этого перехода не ограничивается сроком единственной жизни, но включает множество воплощений на материальном плане. Маршруты же в каждой реализации могут быть разными, в зависимости от судьбы. Неизменным остаётся лишь контрольный пункт под названием духовное пробуждение. Если удается его достичь, то переход от животного мировосприятия к духовному реализуется, и человек осознает себя со-творцом эволюции (если угодно, инструментом творения, осознавшим свое предназначение). Это не просто мечты. Это реальные опыты переживания просветления или духовного пробуждения или, наконец, трансперсональных прозрений, которые питают эмпирическую базу метафизики на протяжении всей истории человеческой цивилизации.
Беда в том, что пробудиться духовно человеку мешают те самые программы выживания в природе и социуме, от рождения загоняющие его психику в ловушку двойственного восприятия, из которой он, как из окопа, наблюдает окружающий мир. Ничего не поделать, чтобы пробудиться и сменить оптику восприятия с двойственной на целостную, нужно вначале выжить, потом адаптироваться к социальному окружению, потом пройти муки самоотождествлений. Лишь пройдя этот нелёгкий путь личностного восхождения, где каждый из бастионов может показаться непроходимым, человек сможет осознать, что он больше, чем объект биологического выживания и продолжения рода. Что в человеке не все, как у животных.
Если же по каким-либо причинам человек остановится в своём пути восхождения, не дойдя даже до той грани, на которой в нем возникают вопросы о смысле жизни и ее предназначении, то ему останется спать и дальше. И тогда, чтобы разобраться в своих мотивациях и поступках, ему и в самом деле хватит искрометных сюжетов из программы «Все, как у зверей». А о том, что в нем так и не разродился духовный плод, которым каждый из нас беременен от рождения, он и не догадается…
